Русская культура в изгнании

Эта история началась в далеком 1959 году, когда на гастроли в СССР прибыл Леонард Бернстайн со своим оркестром. Оказавшись в Ленинграде, он не мог миновать Эрмитаж, где его знакомил с шедеврами молодой искусствовед, хорошо владевший английским. В благодарность за экскурсию знаменитый композитор и дирижер подарил ему «на удачу» серебряный доллар. Роман Каплан – так звали искусствоведа – сувенир превратил в талисман, пробив в монете отверстие. Носил ее на цепочке, не скрывая от любопытных взглядов, на вопросы отвечал охотно, добавляя подробности о Бернстайне, с которым вел переписку. Над его головой начали сгущаться тучи, и предвестником большой грозы прогрохотал фельетон в «Вечернем Ленинграде», автор которого клеймил низкопоклонничающих перед Западом. Впрочем, дожидаться удара карающей молнии Каплан не стал, предусмотрительно сменив любимый город на многонаселенную столицу, где было легко исчезнуть из вида.

Гроза все же разразилась и обрушилась на другого ленинградца, еще почти не известного городу и миру.  Какую угрозу мог представлять двадцати трехлетний рыжеволосый пиит, знали лишь те, кто начал расставлять красные заградительные флажки. Первым из них был фельетон в «Вечернем Ленинграде», написанный все тем же автором и давший старт общественной травле Иосифа Бродского.  После ареста, психбольницы и показательного суда, поэта-тунеядца отправили в ссылку. «Какую биографию делают нашему рыжему!», -  сказала Анна Андреевна Ахматова – и как в воду глядела.

Пока Бродский трясся в вагонзаке с уголовниками – «ад на колесах: Федор Михайлович или Данте…» - в Ленинграде начались гастроли Латвийской национальной оперы, в спектаклях которой были заняты ученики рижской хореографической школы. Одного из них, особо одаренного, тайком привели показаться знаменитому педагогу Вагановского училища Александру Ивановичу Пушкину – так в Ленинграде оказался Михаил Барышников.

Несколько лет спустя, в 1972 году, «обласканный» государством и КГБ Иосиф Бродский, покинул город и страну, - пересекая границу как воды Стикса, - покинул вынужденно, как казалось и оказалось, навсегда.  И пока поэт адаптировался к «другим берегам», в Ленинграде родилась девочка – его дочь, которую, помогая своей коллеге - артистке Кировского балета, привез из роддома Михаил Барышников.

К этому времени он стал ведущим танцовщиком Кировского театра, едва ли не символом балетного искусства, и даже сыграл в нашумевшем телеспектакле по хемингуэевской «Фиесте» драматическую роль. На вопрос "Чего вы хотите в жизни?"  его герой - тореадор Педро Ромеро - ответил: "Прославиться и стать миллионером". Еще через три года танцовщик сбежал – в прямом и переносном смысле – от советской власти во время гастролей в Канаде.

В одном из интервью на вопрос «Что было бы с Барышниковым, останься он в СССР», Иосиф Бродский ответил: «Наверное, спился». Они познакомились в Нью-Йорке осенью 1974-го. 

Это только несколько из множества нитей, сплетающихся в единый узор. А вот еще одна. Все в том же 1972 году из СССР в Израиль эмигрировал завсегдатай ресторанов, переводчик, искусствовед, любитель и знаток поэзии Роман Каплан.  По прошествии нескольких лет он оказался в Нью-Йорке и стал директором галереи Нахамкина, где владение языками, дружба с художниками и знание поэзии оказались чрезвычайно востребованными.

Ранним осенним утром 1987 года Роман Каплан сидел на кухне в состоянии, близком к отчаянию. Его ресторан, год назад открытый на Манхэттене, в доме, где когда-то жил легендарный Фрэнк Синатра, прогорал.  Денег не было. Держатели акций требовали свои вложения назад.  И вдруг местное радио сообщило: «Нобелевская премия по литературе присуждена Иосифу Бродскому».

Иосифу! - давнему, еще по Ленинграду, приятелю.

Бродскому! - чьи чтения он устраивал в галерее Нахамкина.

В тот же день Каплан позвонил поэту: - Иосиф, ты теперь у нас миллионер! Дай денег в долг на развитие ресторана.

- Я должен посоветоваться с Мышью, - сказал тот.

«Мышь», как называл друга Бродский, – Михаил Барышников, в то время директор и звезда American Ballet Theatre, - по поводу просьбы Каплана заметил, что давать деньги в долг рискованно, и лучшим выходом в данной ситуации станет выкуп акций ресторана.

Так и поступили. Михаил вложил деньги, которые зарабатывал как звезда балета, Иосиф – часть Нобелевской премии, Роман – свою долю, - умение готовить и общаться. 

Так скрестились линии судеб, а из триумвирата ярчайших ленинградцев родилось уникальное явление под названием «Русский самовар». Расположенный в самом сердце Нью-Йорка, он оказался не просто точкой на карте и очередным гастрономическим заведением в стиле a la russe. Пространство «Русского самовара» имело, без преувеличения, сакральный смысл для соотечественников, являясь местом встречи тех, кто, казалось бы, нигде и никогда уже не могли встретиться. В «застойные» годы с уезжавшими прощались навеки, - отъезд воспринимался как смерть, пусть и с отложенной на неопределенный срок датой, проводы «отчаливающего за бугор» - как поминки. Поэтому эффект новой встречи в «Русском самоваре» был необычайно силен и ассоциировался с воскресением: «схоронившие» сидели за одним столом с «покойником».

Но, быть может, определяющим стало другое. Здесь возникла особая атмосфера – эманация загадочной русской души – приятия, любви, восхищения, -  градус эмоций мог повышаться до точки кипения. Здесь оттаивали души и раскрывались сердца. Здесь читали и сочиняли стихи - Аксенов, Алешковский, Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Окуджава, рисовали - Кабаков, Комар, Меламид, Тюльпанов, Неизвестный, Шемякин, Церетели, играли на подаренном Михаилом Барышниковым белом рояле - Башмет, Ростропович, Легран, Кремер, и пели под него – Бродский, Вишневская, Минелли, Хворостовский.

Здесь собиралась вся русская эмиграция, все, считающие себя причастными к русской культуре, - те, кого высылали, вынуждали уехать или лишали гражданства, те, кто высылали себя сами, не умея или не желая приноравливаться, творить по заказу противное душе, те, кому было тесно – иногда смертельно – в советских рамках.

«Я хотел, - признавался Роман Каплан, - чтобы «Самовар» стал местом, куда русский всегда может прийти в компании или один, но, главное, он может быть уверен, что непременно встретит здесь знакомых. Как будто бы это ресторан Дома кино, ВТО и ЦДЛ… Иосиф понимал, что я хочу – чтобы были друзья, чтобы Россия, какая нам нравилась, была представлена в этом ресторане. Такая русская утопия за границей».

Сюда захаживали и американские звезды – Стрейзанд, Форман, Сталлоне, Кидман. Среди посетителей - самые громкие имена деятелей мировой культуры. Приходили и становились завсегдатаями звезды спорта и политики. Практически все оставляли отзыв в гостевом альбоме: стихи, рисунки, кто-то вклеивал фотографию с шуточной надписью. Поэты и писатели дарили книги с автографами, художники – работы. Так складывался архив «Русского самовара». 

Однажды в ресторане случился большой пожар, и часть коллекции, висевшая на стенах, - погибла, но, удивительным образом, гостевые книги сохранились – в последний момент их чудом удалось спасти от огня. Эти «нетленные рукописи» - уникальный артефакт эпохи, зафиксировавший многогранную творческую среду, и аналогов ему -  нет.

Благодаря этим «письменам» будет жива «самоварная культура». Более 700 предметов, вошедших в каталог, - это готовая музейная экспозиция – памятник «русской культуры в изгнании». Наконец-то вернувшейся в отчизну.

(Вступительная статья из альбома-каталога "Русская культура в изгнании". М., 2017).