Аполлон и детский формализм

В конце 60-х годов в Русском музее в Ленинграде состоялась выставка детских рисунков и картин, где должны были быть представлены и работы дочери Михаила Шемякина – Доротеи. Специальная комиссия изъяла их с выставки, предъявив официальное обвинение в ''детском формализме''. Доротее было тогда четыре с половиной года.

Этот штрих характеризует эпоху, когда формировался Шемякин, и ту атмосферу, которая вытолкнула его за рубеж.

В 1977 году в Париже на свет появился альманах «Аполлонъ-77», движущей силой которого, издателем, основным художником и дизайнером, то есть человеком, который сделал альманах, был Михаил Шемякин. Собранные воедино поэзия, проза, фотография, цветные и черно-белые репродукции живописи, манифесты и заставки - всем этим "Аполлон-77" знаменовал конец целой декады артистического бурления Москвы и Ленинграда, представлял многие направления, которые в той или иной степени завоевали титулы "неофициоза" и "нон-конформизма". Альманах выполнил функцию, и весьма значительную, по выявлению личностей, идей и артефактов, которые, до определенной степени, характеризовали новую волну творчества в Советской России.

«Тем не менее, просто ради исторической правды, - вспоминал известный переводчик и журналист Андрей Гаврилов, - надо сказать, что активнейшее участие в этом принимал и ленинградский поэт Константин Кузьминский. Именно в том, что в альманахе очень хорошо, очень широко и очень необычно, по тем временам, представлена Ленинградская школа живописи и поэзии, частично и кроется причина того, что альманах московская публика не восприняла восторженно (скажем так, деликатно).

Не знаю, какая была реакция на ''Аполлон'' в Ленинграде, я только знаю, что ''Аполлон-77'' в Москве, конечно, пробудил интерес, о нем, конечно, говорили. Стоил он на западе 60 долларов. Не очень дорого, но, тем не менее, купить его было затруднительно не только организационно (все-таки, это тамиздат), но и финансово, он стоил значительно больше, но, тем не менее, отношение к нему было несколько настороженное в Москве. Наверное, частично потому, что авторы, представленные там, с одной стороны, не были представителями официальной культуры, а, с другой стороны, в общем-то, и не были диссидентами в полном смысле этого слова.

Кто-то, конечно, был, кто-то уже успел вступить в конфликт с советской властью, а кто-то с ней не вступил в конфликт, так до конца этой самой власти благополучно существуя параллельно. Там впервые так широко была представлена культура, которая с советской властью существовала параллельно, которая не видела ее, не замечала или, простите за грубое выражение, ''видела ее в гробу'', не хотела с ней иметь ничего общего настолько, что даже не выходила на демонстрации против нее. Это, кстати, было характерно для Ленинграда в большей степени, чем для Москвы.

Если взглянуть на фамилии тех, кто там представлен, - Леонид Губанов, Виктор Кривулин, Эдуард Лимонов, Владимир Марамзин, Всеволод Некрасов, Генрих Сапгир, Владимир Уфлянд, Игорь Холин, Алексей Цветков, Алексей Хвостенко (знаменитый Хвост, ставший в последние годы своей жизни уже классиком отечественной рок-музыки), рисунки и фотографии Алексеева, Филонова, Харитонова, Приходько, Григорьева, Тышлера, Свешникова, Кандаурова, Калинина. Кабакова, Янкелевского, Рабина... Перечислять можно довольно много, потому что в альманахе почти 400 страниц очень большого формата, и забиты они довольно плотно».

Двигало Шемякиным стремление собрать под одну обложку тех, кто не укладывался в рамки установленные советской властью от культуры. «Каждому предначертан свой путь, - утверждал Шемякин. - Есть люди, которые ему сопротивляются, но рано или поздно все равно вынуждены по нему топать и шагать, а есть люди, которые сразу понимают, к чему они призваны. Я понимал, что быть в когорте услужливых людей и смиряться с тем, что вам предлагается писать то, что нужно было, я понимал, что я к этому не то, что не приспособлен, а не рожден. Это уже проблема характера и проблема генетики, как сегодня модно говорить. Я знаю, что мой отец был такой же, как я, много страдал за свой характер и за свои убеждения, которые он считал правильными, поэтому был приговорен и к расстрелу, и шесть раз с него сдирали погоны, несмотря на то, что этот человек вошел в историю российской армии (все-таки шесть Орденов Боевого Красного Знамени нет ни у одного министра военного). Так что просто-напросто я понимал, что я должен жить, мыслить и работать так, как я мыслил, то есть, я ничего героического в этом не находил, понимал, что мне никогда не выстоять в то время в советской России, но я с этим охотно смирялся. Мне самое главное было в конце года собрать своих друзей, развесить работы в своей скромной мастерской в коммунальной квартире и показать, что я делал в этом году».

Уникальный экземпляр с дарственной надписью художника Елене Щаповой – в аукционной коллекции «Третья волна», лот 192.