«Вася, ты не прав, пытаясь относиться к бабам всерьез, — писал Лев Гумилев Василию Абросову. — Им самим это по сути дела не нужно. Нужны им психоложество и партерная гимнастика; остальное возникает как результат затраченных трудоминут. А ты все хочешь наоборот – с единения души. Опомнись, ведь ты биолог!»
В жизни Гумилева женщины не занимали много места, поэтому он советовал не тратить на них лишнего времени и сил, обходясь малой кровью, и делил их на две категории: «дамы и халды, т. е. простецкие тетки, не умеющие себя держать». Предпочитал он, разумеется, дам, потому что «культурный уровень… ощутим даже в постели», — объяснял он другу Васе.
Впрочем, использовался им и другой способ классификации – разделение на «публичных» и «банщиц». Публичные – из Государственной публичной библиотеки, а банщицы – из библиотеки Академии наук (БАН).
Но было в его жизни исключение.
Эту женщину называли Птицей, сравнивали с Настасьей Филипповной. «Наталья Васильевна познакомилась со Львом Николаевичем в мае 1947 года. Его привела к нам сотрудница Публичной библиотеки. Лев сразу же влюбился в Птицу (впрочем, в нее почти все сразу же влюблялись). И уже на следующий день после своего первого прихода принес костяной веер Ахматовой, который Анна Андреевна ему вручила. Следовательно, он ей сразу объяснил, что нашел свою судьбу, и пришел свататься. Анна Андреевна, бывало, говорила про увлечения Льва Николаевича: «Очередная Левина приходимая крошка». А тут все было гораздо более серьезно…. Потом как-то Лев привел Анну Андреевну к нам. У нас с Птицей была сервировка что надо. Столик был ломберный, крошечный. А чайника у нас не было. Была здоровая кастрюля, которая стояла на полу. Мне все время было страшно, что Анна Андреевна ее заденет...
Лев Николаевич приходил регулярно, хотя Птица не собиралась выходить за него замуж [всю жизнь она любила другого – своего научного руководителя Владимира Люблинского]. Все же роман был и развивался. А когда Наталья кем-нибудь увлекалась, Люблинский сразу же делался к ней в десять раз внимательнее. И увез ее в Батуми. Лев, конечно, злился и переживал. Удивительно, но, несмотря на все, его отношения с Птицей упрочивались, и я думаю, если бы его не посадили в сорок девятом, то, возможно, они завершились бы более серьезно» (Из воспоминаний Марьяны Козыревой).
Свои стихи Лев Гумилев посылал Птице в письмах из лагеря. Одно из них на желтом листке бумаги – именно оттуда. А другие дарил уже по возвращении в 1956 году. Но радость встречи мучительность отношений не уменьшила. Птица «никогда и никому не была верна и вообще не считала это обязательным». Вскоре они окончательно расстались.