«Это очень хорошо!»

Одним из топ-лотов аукциона «Антиквариума» 17 февраля станет знаменитый фотопортрет Михаила Булгакова с дарственной надписью писателя, адресованной его второй жене Любови Белозерской: «Маме Любе, нежно любимой и ее Муке и Флюшке.  Мак.  1928 г. 19-го ноября Москва». Адресат этой трогательной надписи рассказывала, что шутливые прозвища всегда были в обиходе их семьи. «Мы любили прозвища. Как-то М. А. вспомнил детское стихотворение, в котором говорилось, что у хитрой злой орангутанихи было три сына: Мика, Мака и Микуха. И добавил: Мака — это я. Удивительнее всего, что это прозвище — с его же легкой руки — очень быстро привилось. Сам М. А. часто подписывался Мак или Мака». А Флюшка и Мука — «озорной и веселый» котенок и кошка, жившие в квартире Булгаковых.

Фотография, на которой Булгаков предстает эдаким высокомерно сощурившимся снобом,  со старомодным моноклем в правом глазу—пожалуй, одно из самых известных изображений творца «Белой гвардии» и «Мастера и Маргариты». Интересно обстоятельство появления этого аксессуара в  жизни писателя. Известно, что серьезные проблемы со зрением Михаил Афанасьевич стал испытывать на закате своей непродолжительной жизни. Прогрессировавший нефросклероз принес ему сильнейшие головные боли и частичную потерю зрения (пелена перед глазами, светобоязнь). Булгаков был вынужден носить очки с темно-синими стеклами, в которых и был запечатлен на одной из последних прижизненных фотографий, датированной началом 1940 года. В середине же 1920-х годов у Булгакова была лишь небольшая дальнозоркость в отношении правого глаза, и он вполне мог обходиться без использования  оптических приборов. Однако писатель  настойчиво просил выписать ему рецепт на монокль, и получил его 8 сентября 1926 года в поликлинике Медицинской Секции Центрального комитета по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ). На поиски нужного предмета ушла почти неделя, что неудивительно, ведь монокль был редкостью по сравнению с серийно выпускаемыми очками и пенсне. Валентин Катаев вспоминал, как Булгаков «… надел галстук бабочкой, цветной жилет, ботинки на пуговицах, с прюнелевым верхом и даже, что показалось совершенно невероятным, в один прекрасный день вставил в глаз монокль...» «Что такое, Миша? – спросил изумлённый Катаев. – Вы что, с ума сошли?» «А что? – ответил Булгаков. – Монокль – это очень хорошо!».

Булгакову, успешному драматургу и впоследствии  актеру (в 1935 году он сыграет судью во мхатовской постановке «Пиквикского клуба»), была свойственна некоторая театрализация и символизация собственной жизни. Ношение монокля,— безусловно, определенный жест, безошибочно считывавшийся его современниками. В своем безупречном костюме, ботинках и «архибуржуазном» монокле Михаил Афанасьевич, дворянин по происхождению,  бросал дерзкий вызов нарочито аскетичной пролетарской культуре, повседневным  юнгштурмовкам,  гимнастеркам «с разворотами», кепками, мелькавшими на суетливых московских улицах. Монокль—знак  того самого «старого» мира,  который большевики стремились «разрушить до основания», мира, которым Булгаков дорожил и противопоставлял ненавистным ему советским реалиям. Исследователь творчества Булгакова Мариэтта Чудакова отмечает, что монокль—напоминание окружающим об утраченной социальной принадлежности.  

Злая ирония судьбы заключается в том, что купив монокль —предмет, который являлся неизменным атрибутом карикатурных и «киношных» «буржуев», белогвардейцев, нэпманов, словом, всех «социально чуждых» для новой власти элементов, —писатель «накликал себе беду». Спустя две недели после появления в жизни Михаила Булгакова «старорежимного аксессуара», во МХАТе с триумфом прошла премьера его пьесы «Дни Турбиных». Спектакль, ставший настоящим откровением для зрителей («были истерики, обмороки, семь человек увезла скорая помощь, потому что среди зрителей были люди, пережившие и Петлюру, и киевские эти ужасы, и вообще трудности гражданской войны»,-вспоминала современница), был принят в штыки официальной прессой и критикой. Писателя обвиняли в идеализации белого движения и, особо не церемонясь в выражениях, подчеркивали его классовую чуждость. В частности, поэт Александр Безыменский в одной из своих статей окрестил автора скандальной пьесы «новобуржуазным отродьем»… Булгаков носил монокль совсем недолго, но именно эта «маска» опального литератора была взята на вооружение пропагандой. Так, вскоре в одном из журналов появилась карикатура Дмитрия Моора на Константина Станиславского и Михаила Булгакова, и автор «Дней Турбиных» изображен, конечно же, в монокле.