Шаль бронзовую расправляет Вечность...
Сборник "Белая стая" с дарственной надписью представлен в каталоге тематического "ахматовского аукциона":
"Георгию Аркадьевичу Шенгели на память о нашей общей работе
Анна Ахматова
1925. 8 января".
5 января 1925 года Павел Лукницкий записывает в дневнике: «А. А. сказала мне, что к ней приходили Шенгели и Шервинский, приезжавшие из Москвы для устройства вечера памяти В. Брюсова. <...> Лежит, больна, в жару. Вчера ходила смотреть наводнение, простудилась». — (Лукн. 91. С. 26-27). Видимо, эту совместную работу подразумевала Ахматова, подписывая книгу.
Через два месяца 31 марта Георгий Шенгели пишет М. М. Шкапской: «Теперь об Ахматовой. Я звонил жене Брюсова; она говорит, что письма <Гумилева к Брюсову> есть, но в еще неразобранных папках. Она охотно даст скопировать что нужно и так далее, но просит несколько обождать; но я думаю, что если А. А. сама ей напишет и поднажмет, поторопит, то можно будет взяться за работу, не откладывая». (Минувшее. Кн. 15. M. - CПб., 1994. С. 273). Георгий Шенгели впервые увидел Ахматову в 1916 году, но познакомились они через семь лет.
Этим двум встречам, а также и третьей во время эвакуации в Ташкенте, посвящено стихотворение Шенгели «Анне Ахматовой» (1943).
Гудел декабрь шестнадцатого года;
Убит был Гришка; с хрустом надломилась
Империя.
А в Тенишевском зале
Сидел, в колете бархатном, юнец,
Уже отведавший рукоплесканий,
Уже налюбовавшийся собою
В статьях газетных, в зарисовках, в шаржах,
И в перламутровый лорнет глядел
На низкую эстраду.
На эстраде
Стояли Вы ― в той знаменитой шали,
Что изваял строкою Мандельштам.
Медальный профиль, глуховатый голос,
Какой-то смуглый, точно терракота, ―
И странная тоска о том, что кто-то
Всем будет мерить белый башмачок.
И юноша, по-юношески дерзкий,
Решил, что здесь «единства стиля нет»,
Что башмачок не в лад идет с котурном…
Прошло семь лет…
Тетрадку со стихами
Достали Вы из-под матраца в спальной
И принесли на чайный стол, ― и Муза
Заговорила строчкой дневника.
И слушатель, уже в сюртук одетый,
В профессорскую строгую кирасу,
Завистливо о Вашей дружбе с Музой,
О Вашем кровном сестринстве подумал:
Он с Музой сам неоткровенен был.
Не на котурнах, но женою Лота,
Библейскою бездомною беглянкой,
Глядела вдаль заплаканная Муза,
И поваренной солью женских слез
Пропитывало плоть ее и кожу.
Глядела вспять… На блеклый флаг таможни?
Или на пятую, пустую, ложу?
Или на двадцать восемь штыковых,
Пять огнестрельных? Или?.. или?.. или?..
И слушатель, опять двоясь в догадках,
Пересыпал с ладони на ладонь
Покалывающие самоцветы, ―
А Вы, обычной женскою рукой,
Ему любезно торт пододвигали…
И двадцать лет еще прошло. В изгнаньи
И Вы, и он. У кряжей снеговых
Небесных Гор, в песках Мавераннагра
Нашли приют и крохи снеди братской.
В ушах еще кряхтят разрывы бомб,
Вдоль позвонков еще струится холод,
И кажется, что никогда вовеки
Нам не собрать клоки самих себя
Из крошева кровавого, что сделал
Из жизни нашей враг…
Но вот очки
Рассеянной берете Вы рукою,
Тетрадку достаете из бювара,
Помятую, в надставках и приписках,
И мерно, глуховато чуть, поете
О месяце серебряном над Веком
Серебряным, о смятой хризантеме,
Оставшейся от похорон, ― и Время
Почтительно отходит в уголок,
И в медном тембре царственных стихов
Шаль бронзовую расправляет Вечность.
В доме Георгия Шенгели и его жены Ахматова познакомилась с Арсением Тарковским.
После смерти Шенгели Ахматова продолжала дружить с его вдовой поэтессой Ниной Леонтьевной Манухиной, останавливалась в их квартире, где «мать, дочь и домработница – обхаживали Анну Андреевну, где в ее распоряжении была большая светлая комната и замечательная библиотека покойного Шенгели, книги на разных языках. В одном из сохранившихся набросков плана автобиографии Ахматова упоминает Шенгели среди перечисленных лиц, о которых она намеревалась писать (Встречи с прошлым. Вып. 3. М.: Сов. Россия, 1978, с. 408–409).
Предыдущая новость
Вернутся к списку новостей