Бронзовый век, или Ренессанс русской культуры

«Литература и искусство Бронзового века» — так называется коллекция, которая представит в Аукционном доме «Антиквариум» феномен «второй», неподцензурной культуры. Выставка аукционной коллекции, которая откроется 4 апреля названа «Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Неофициальное искусство и самиздат». В экспозиции — неопубликованные письма и рукописи, автографы и фотографии Бродского, Довлатова и их окружения из личных архивов. Живопись и графика Анатолия Слепышева, Вячеслава Сысоева, Генриха Худякова, Вагрича Бахчаняна, Глеба Богомолова, Феликса Волосенкова, Олега Григорьева, художников арефьевского круга и группы «Митьки». Самиздат и рукописи представителей неофициальной культуры Ильи Кабакова, Дмитрия Пригова, Льва Рубинштейна, Виктора Кривулина, Ольги Седаковой, Татьяны Щербины, Виктора Цоя, Бориса Гребенщикова. Об эпохе размышляет один из ведущих представителей неофициальной литературы восьмидесятых поэтесса Татьяна Щербина.— Странное получилось название. После Золотого, с Пушкиным, Серебряного, от Блока до Пастернака, Бронзовый век понимался авторами и промоутерами термина как третий Ренессанс русской культуры. В то время как первые ассоциации — спортивная и ценовая — выстраивают нисходящую линию. Лучший, драгоценный — Золотой, Серебряный — на ступень ниже, Бронзовый — еще ниже. За ним должен следовать не то железный, не то каменный век. Как в исторической классификации — каменный век, потом бронзовый, потом железный, после чего начинается обозримая история — литературная.

Название Серебряный век мне нравится, оно не про «стоимость»: серебряное горлышко, серебряные коньки, серебряное копытце, серебряные пруды — что-то сказочно прекрасное.

Золотой век (придуманный не синхронно, а век спустя) — титул сомнительный, все же расцвет русской культуры — это как раз Серебряный век. Близкое время и назвать, и оценить трудно, тем более что создавших его культур было две, как и реальности — две. Под Бронзовым веком понимается «вторая культура»: неподцензурная, самиздат, тамиздат, андеграунд, шире — все, что не соцреализм и не «советское». Временные рамки — с 1953 по 1987 год.

Моя субъективная периодизация — гораздо более короткие отрезки: каждое десятилетие — эпоха. Шестидесятые — с 1956-го, начало оттепели, по 1968-й, «танки идут по Праге». Это мое детство, а уже есть Бродский, Высоцкий, Галич, Андрей Тарковский, Таганка, Эфрос… Они — другая эпоха, хотя мы современники. Это те, кто возник на вдохе, на подъеме, на рассвете, что давало особую энергию.

Семидесятые — «мои университеты», тот самый застой, и здесь, в остановившемся времени, на первый план выходят филологи: Лотман, Аверинцев, главная тема — структурализм. И в пандан к нему в изобразительном искусстве и литературе — концептуализм. О котором я еще ничего не знаю, но он уже есть: Илья Кабаков и его круг.

Восьмидесятые — мое время, и делится оно на две неравные части: с 1979-го (Афганистан, ссылка Сахарова) по 1986-й (Чернобыль). Время социальной агонии, прогрессирующего маразма, а мы, «на кухнях», читаем друг другу свеженаписанные стихи, ходим по мастерским художников смотреть новые работы, Питер и Москва андеграундно соединяются. Возникают рок-группы, «новые художники», «параллельное кино», «Митьки», «Поп-механика», «Мухоморы», «Среднерусская возвышенность», издаются самиздатские литературные журналы, домашние выставки проходят при большом стечении народа — подпольная культурная жизнь просто кипит.

В 1983–1984-м над всеми нависает угроза. Славу Сысоева сажают за его карикатуры, квалифицируя их как «порнографию». Скажем, Павлик Морозов на одной его картине изображен в виде скелета (а на другой три богатыря — как три скелета, это же «обнаженка»!) и назван Мавликом Порнозовым (порно налицо!). Но это первый случай, когда сажают за творчество, обычно сажали за подсунутые наркотики, как переводчика Константина Азадовского, «распространение антисоветской литературы», как филолога Михаила Мейлаха, или тунеядство, как Иосифа Бродского.

«Новое» — главное слово «новой культуры». Художники-нонконформисты получают помещение на Малой Грузинской и статус — «горком художников-графиков». На их выставки стоят очереди. Анатолий Слепышев, известный, хорошо продающийся, вполне «официальный», ученик Дейнеки, член Союза художников, тоже приходит на Грузинскую — здесь новое, модное, лучшее. «В будущее возьмут не всех» (название недавней выставки И. Кабакова) — этих возьмут. И взяли. У него узнаваемая манера, посмотришь на любую его картину — ясно, чья. Но он на короткое время поддается соблазну «нового», делает несколько работ в стиле абстракционизма.

С конца 1985 года — началась перестройка — вздох облегчения и новый импульс, как в конце 1950-х, и длилось это всего несколько лет. Дальше наступили 1990-е, когда, с одной стороны, свобода стала неограниченной, с другой — жизнь надо было начинать с нуля, зарабатывать деньги, выживать, «что ж ты такой бедный, если ты такой умный», многие разъехались по миру, а в Москве создавалась новая реальность, в которой первую скрипку играла журналистика.

В чем разница между 2010-ми и 1980-ми? В Бронзовом веке (исторически — та самая основополагающая крито-микенская культура) был «накал маниакала», как тогда говорили, в нынешнем — пресс депрессии.

Татьяна Щербина — специально для «Новой»

"Новая газета". 02.04.2019