Неизданная книга «блокадного директора»

После окончания Второй мировой войны  Северную Пальмиру посетил будущий  президент США Дуайт  Эйзенхауэр. Огромное впечатление на него произвел Музей обороны Ленинграда. В книге отзывов он написал, что экспозиция  «…является наиболее замечательной выставкой из виденных мною».  Экскурсию проводил элегантный директор музея.  Будущая первая леди США Клементина Эйзенхауэр сказала ему на прощание: «Вы единственный мужчина в СССР, который умеет носить шляпу». Этот «единственный мужчина» — Лев Львович Раков (1904-1970) — был одним  из символов ленинградской гуманитарной интеллигенции 1930-1960-х гг., человеком  утонченной, «петербургской» культуры и высокого благородства, сохранившего его вопреки всем ударам суровой эпохи...

… В юности он грезил морем и дальними плаваниями, но  попытка поступить в Военно-морское училище не увенчалась успехом. На дворе стоял 1921 год, совсем недавно было подавлено Крондштадское восстание,  и руководство училища не приняло Ракова как классово чуждого «выходца из дворянского сословия». Несостоявшийся моряк  стал студентом   Петроградского института истории, философии и лингвистики.  Тогда же  он познакомился  с поэтом Михаилом Кузминым, который вскоре посвятит  ему цикл стихов «Новый Гуль». По словам  дочери Ракова  Анастасии, «воздействие этой дружбы и всей этой творческой среды было неизгладимо: оно во многом определило круг общения и художественные пристрастия отца».

После окончания института Лев  был зачислен в аспирантуру на кафедру истории Древнего мира и  начал преподавать. Его лекции, в которых необыкновенная эрудиция молодого ученого переплеталась с увлекательной подачей материала,  пользовались огромным успехом.  Одновременно он  стал научным сотрудником Эрмитажа, а затем — его ученым секретарем. С детства Лев Раков обожал все, связанное с армией. «Военная история с мальчишеских лет была «его коньком» — рассказывала дочь — он всю жизнь играл в «солдатики», коллекционировал их, сам отливал». Неудивительно, что первая крупная выставка, организованная Раковым в Эрмитаже, была посвящена истории русского оружия. Однако, она сыграла со своим куратором злую шутку… Хмурой октябрьской  ночью 1938 года к парадной  дома, в котором жил научный секретарь Эрмитажа, подъехал пресловутый воронок. В дверь постучали…  Одно из обвинений, выдвинутых следователем, заключалось в том, что недавняя выставка «История русского оружия» носила заведомо контрреволюционный характер и являлась ни чем иным как  «пропагандой царизма».  Также Ракова  обвинили в шпионаже,  доказательство было очень «весомым»  — переписка с зарубежными учеными. От расстрела или, в лучшем случае, Колымы «активного участника контрреволюционной меньшевисткой террористической организации» спасло затянувшееся следствие и  арест наркома внутренних дел Николая Ежова. Проведя страшный, полный изнурительной неизвестности и самых мрачных ожиданий, год в одиночке «Крестов», Лев Раков вышел на свободу и вернулся на работу в Эрмитаж. «А завтра — была война»…

В июле 1941 года  он вступил в ряды народного ополчения. Две недели спустя Ракова отозвали  в политотдел армии для чтения лекций по военной истории и политико-воспитательной работы  в армейских частях. Его лекции в рядах действующей армии пользовались не меньшим, а то и большим успехом, чем в университетских аудиториях. Рассказывают, что однажды  генерал, под началом которого он служил, похвастался другому генералу: «Вот у меня есть майор Раков - так он все книги прочел!». Несмотря на работу в полиотделе, ни у кого не повернулся бы  язык назвать сотрудника Эрмитажа «штабистом». Лев Раков был награжден орденом Отечественной войны II степени. В наградном листе содержались следующие строки: «В период прорыва блокады г. Ленинграда принимал участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками в составе 63 и 45 гвардейских дивизий, проявляя неоднократно храбрость и мужество». После снятия блокады Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление об организации выставки «Героическая защита Ленингpaдa». Провести  эту важную выставку и создать на ее основе музей было поручено майору Льву Ракову. Он выполнил  задание с блеском. В городе на Неве появился не просто музей, но нечто большее, по степени воздействия сравнимое с иерусалимской Стеной Плача. Слишком свежа была память о пережитой страшной трагедии. За работу над экспозицией Раков был награжден орденом Отечественной войны I степени, а вскоре получил назначение на пост  директора Публичной библиотеки имени М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Казалось бы, все самое страшное в жизни  «блокадного директора» осталось позади. Война окончена, он признан и любим многими, начальство благоволит, и тени тех страшных ночей  в «Крестах», когда он, отчаявшись,  хотел покончить с собой, больше никогда не окажутся у его порога. Судьба распорядилась иначе. В 1949 году началось печально знаменитое «Ленинградское дело» — аресты и разгром партийного руководства Ленинграда. Как  «односторонне и политически вредно изображающий лишения и страдания ленинградцев» был ликвидирован  Музей обороны. Экспонаты уничтожались: во дворе музея пылали костры, на которых сжигали историю блокады… В ходе «Лениградского дела»  добрались и до «Публички». Ее директор Лев Раков был обвинен в том, что «не проявил себя как политический руководитель в разгроме носителей космополитизма и формализма в библиотечном деле». Также ему припомнили организацию «порочной экспозиции». В апреле 1950-го за ним пришли снова.

 «Блокадного директора» отправили в Москву, в Лефортово. Следствие вел некий подполковник Дворный, считающийся мастером «по вышибанию зубов и ломке ребер». На допросах Раков держался так же мужественного как на фронте и не оговорил никого из своих коллег.

  Его приговорили к расстрелу, спустя несколько дней «милостиво» заменив высшую меру на «двадцать пять лет тюремного заключения, с поражением в правах на пять лет, с конфискацией всего лично принадлежащего ему имущества». Уже на закате жизни, Раков с присущей ему иронией вспоминал о своих первых мыслях после приговора: «Ну ладно, двадцать пять лет тюрьмы – куда ни шло, но потом в течение пяти лет не голосовать – нет, это уже слишком жестоко!». Свой второй срок он отбывал во Владимирском централе, где его соседями по камере являлись писатель-мистик Даниил Андреев и биолог Василий Парин. Пытаясь хоть как-то отвлечься от мрачного тюремного быта, они написали сатирический «Новейший Плутарх», биографический словарь вымышленных знаменитостей. После смерти Сталина Лев Раков вышел на свободу и вернулся в Ленинград, став сначала заместителем директора Всесоюзного музея имени А.С. Пушкина, а затем - директором Научной библиотеки Академии художеств. На досуге он вернулся к своему «коньку» и работал над книгой «Русская форменная одежда, знаки различия и награды как исторический источник». Здоровье Ракова было сильно подорвано в тюрьме,  и в возрасте пятидесяти восьми лет он был вынужден уйти на пенсию. Умер он зимой 1970 года. Рассказывали, что в   больнице, сохраняя поразительное спокойствие духа, он по привычке, оговариваясь, называл других пациентов своими «сокамерниками»…

Анастасия Ракова вспоминала, что «боготворя литературу» ее отец «писал сам довольно мало». При его жизни были изданы лишь две пьесы, созданные в соавторстве с Даниилом Алем —«Что скажут завтра» и «Опаснее врага». Поэтому лот, вошедший в коллекцию нашего аукциона 22 июня, иначе как сенсацией не назовешь! В нашей коллекции — уникальная самиздатовская книга Льва Ракова «Дуплет в угол» (1960-е), существующая, по всей видимости, в одном экземпляре. В сборник, проиллюстрированный самим автором, вошли стихотворения разных лет  (многие из них были написаны в тюрьмах), а также эссе «Судьба Онегина», в котором Раков предпринял попытку восстановить уничтоженную Пушкиным десятую главу его самого известного творения.