Краткая история "Нового американца"
...Оказавшись «по ту сторону океана» Довлатов с головой погрузился в газетную жизнь, которая была ему знакома не понаслышке. На родине писателю довелось поработать и в ленинградской заводской многотиражке, и в респектабельной таллинской "Советской Эстонии" (этот опыт ляжет в основу "Компромисса"). В 1980 году в Нью-Йорке появилась газета «Новый американец». Её создателями были эмигранты из СССР: Борис Меттер, бывший советский спортивный журналист Евгений Рубин и его коллега Алексей Орлов. К ним присоединились Сергей Довлатов, Пётр Вайль, Александр Генис и другие. Рассказывает фотограф Марк Серман: «Редакция размещалась в комнате площадью примерно 18 квадратных метров и была обставлена видавшей виды мебелью. Перед продавленным диваном стоял маленький журнальный столик с пишущей машинкой, на которой в этот момент что-то печатал спортивный обозреватель газеты А. Орлов. Вокруг люди сидели на разнородных стульях и металлических вращающихся табуретах. Посуду из-под кофе, чая или спиртного можно было мыть прямо в комнате – в углу находилась обыкновенная раковина-умывальник, где отколотый фаянс был местами подкрашен не совсем подходившей по цвету масляной краской. Над этой же раковиной умывался впоследствии и я, если ночевал на диване в редакции. Меттер прямо и с достоинством сидел за металлическим письменным столом в деревянном вращающемся кресле. Рядом с ним возвышался картотечный шкаф, где хранились газетные материалы, и из которого они похищались во время последующих перепетий газеты. Стены были отделаны модными в шестидесятые годы панелями под дерево и практически все пространство стен было заполнено вырезками из газет, фотографиями и картинками.
Там же, по обычаю малых коммерческих предприятий висел прикнопленный ксерокс первого доллара, полученного за продажу газеты. Мне рассказали, что раньше там висел оригинал, периодически исчезавший в силу нужд творческого коллектива и всегда возвращавшийся на место. Но, однажды, оригинал не вернулся, а ксерокс остался».
Новая газета моментально изменила ландшафт эмигрантской прессы. Вайль вспоминал: «На дворе стояло начало 80-х, на востоке — незыблемый Советский Союз, а наша третья волна эмиграции только-только обосновывалась в Штатах. Там единственным источником информации по-русски была ежедневная газета «Новое русское слово», где тон задавали первые две волны. В целом эмиграция идеологически представляла собой монолит не хуже советского, только с обратным знаком. Писатель Андрей Седых, главный редактор «Нового русского слова», где я проработал два года, пока не перешел в «Новый американец», от меня впервые услышал имена Искандера и Шукшина, на уговоры посмотреть фильм Тарковского добродушно отвечал: «Голубчик, я последний раз в 45-м году был в синема». К востоку от Карпат предполагалась выжженная земля, которая не могла, не должна была произвести ни одного ростка зелени, ни одного цветка. То, что мы оттуда прибыли на Запад во второй половине 70-х, видимо, проходило по разделу чудесного спасения. К нам и относились заботливо, но именно как к спасенным: им делают искусственное дыхание, а не заводят разговор о красотах прибоя. Мы, конечно, не зачислялись в «красную сволочь», но «розовая эмиграция» служила стандартным определением. Либеральный «Новый американец» попытался нарушить единомыслие. Почуяв опасность, идейные монополисты встревожились: рекламодателям предлагали скидки за отказ от наших услуг или, наоборот, обещали занести в свой черный список. Андрей Седых напечатал статью, в которой Довлатов именовался «бывшим вертухаем», а мы с Сашей Генисом — «двое с бутылкой». Надо признать, определения основывались на фактах: Довлатов проходил срочную службу в лагерной охране, а мы от бутылки не уклонялись, но смущал уровень полемики. То, что позволял себе автор, некогда сотрудник Милюкова и секретарь Бунина, в изобилии встречалось в известинских фельетонах».
Сергей Довлатов пришел в газету в качестве заведующего отделом культуры. В своей статье «Главное, что нас объединяет» (1980, №1) он так излагал свое credo: «Когда-то, в Союзе, мы были очень похожи. Мы даже назывались одинаково - “идейно чуждыми”. И все было просто. Теперь мы все очень разные. Есть среди нас либералы. Есть демократы. Сторонники монархической власти. Правоверные евреи. Славянофилы и западники. Есть, говорят, даже последователи Маркса. Что почти невероятно.... Есть просто люди. Которые ненавидят тиранию, ложь и глупость. Хоть и не обладают четкими политическими и религиозными убеждениями… Все у нас разное — сорочки, профессии, жизненные идеалы. Но литература — одна. Единственная. Русская литература. Высшее достижение нашей многострадальной родины».
Уже с тринадцатого номера Довлатов становится главным редактором. Вскоре изменился формат и дизайн «Нового Американца», появилось литературное приложение. «В газете Сергей умел все, кроме сочинения кроссвордов. Он владел любыми жанрами — от проблемного очерка до подписи под снимком, от фальшивых писем в редакцию до лирической зарисовки из жизни русской бакалеи, от изящного анекдота до изобретательной карикатуры» - говорит Александр Генис. В этом можно убедиться, полистав один из «гвоздей» выставки – полный комплект номеров «Нового Американца» с участием Сергея Довлатова. Возьмем, например, № 16 за 1980 год. В нем — традиционная колонка главного редактора, пространное интервью, взятое у друга и издателя Игоря Ефимова, и, наконец, на последней странице ... карикатура на Леонида Брежнева, иллюстрирующая подборку наиболее одиозных стихотворений Сергея Михалкова из его новой книги. Вроде таких:
Он алмазы добывает,
За ягнятами глядит,
Путь к планетам пробивает
И страной руководит.
Речь, конечно же, о генсеке, о чем сообщает читателю Довлатов в нарочито серьезном комментарии.
Увы, история «Нового Американца» была недолгой. В 1982 году издание закрылось из-за финансовых проблем. «Не сказав ничего особо нового, «Новый американец» говорил иначе. Газета стряхнула идиотское оцепенение, которое охватывало нас ввиду печатной страницы. Избегая тупого официоза и вульгарной фамильярности, все тут писали на человеческом языке приятельского общения – рассказывает Генис и особо подчеркивает, что «до последнего дня Довлатов считал год «Нового американца» лучшим в своей жизни».