Анна Ахматова: «Найдите Шефнера. Читайте». История одного автографа в цитатах

«Вадиму Сергеевичу Шефнеру с дружеским чувством» - такую надписью Ахматова сделала на титульном листе сборника своих стихов в 1959 году.

Однако самое первое упоминание Ахматовой об этом поэте появляется в записках Чуковской еще в мае 1940 года:

— Вот, посмотрите, Владимир Георгиевич принёс мне целую кипу стихов из Лавки писателей… В Лавке всегда говорят ему: вышли стихи, это, наверно, Анне Андреевне будет интересно.

И добавила:

— Найдите Шефнера. Читайте.

Во время эвакуации в Ташкенте – по воспоминаниям Валентина Берестова, Ахматова получила номер вышедшего в блокаде журнала «Ленинград». «Вадим Шефнер! — обрадовалась Ахматова, читая содержание номера. — Он талантлив и он воюет!» — и с жадностью раскрыла нужную страницу».

«Несколько раз на занятиях нашего объединения, – как вспоминал много позже Вадим Шефнер, - присутствовала Анна Андреевна Ахматова. А до этого была первая встреча с ней. Еще не знакомство, а лишь лицезрение, созерцание.

В конце 1938-го или в самом начале 1939 года мы — члены Молодого объединения - обсуждали стихи поэта и прозаика Глеба Чайкина. Происходило это, как обычно, в Мавританской гостиной Дома писателей, но вечер тот был необычный, ибо на нем присутствовала Анна Ахматова. Сидела она справа от входа и весьма далеко от меня, чему я в глубине души был даже рад. Ведь очутись я рядышком с ней, неизбежно пришлось бы обменяться хотя бы одной фразой, хотя бы единым словом, и я от почтения к поэтессе, от робости, от смущения обязательно ляпнул бы что-нибудь бестолковое, неумное — и на веки стал бы для нее дураком отпетым.

До того дня я считал, что Ахматова должна выглядеть весьма пожилой. Я помнил ее лицо по какому-то давнему фотоснимку и подсознательно делал поправку на ход времени, на неизбежное старение. И вот когда я увидел ее в Мавританской гостиной, я был как-то странно, как-то празднично удивлен тем, что на самом-то деле она вовсе не выглядит пожилой, что она почти не обогнала во времени свою давнюю фотографию.

Еще осталось у меня такое впечатление: она вроде бы как не с нами, она не стремится быть не как все, она нисколько не кичится своей известностью. Однако есть в ней какая-то естественная, благородная автономность, не отгораживающая, но отличающая ее от Других: автономность, которую она, наверно, и сама не осознает, которая прорастает из тайных глубин ее характера.

А познакомился с нею я уже после войны через Александра Гитовича. В послевоенные годы Ахматова с ним дружила. В 1960-е годы их дружескому общению способствовала территориальная близость в Комарове. Я, частый обитатель комаровского писательского Дома творчества, не раз ходил в гости к Гитовичу, н иногда наши встречи становились и встречами с Анной Андреевной.

... Стихи ее теперь знают все, кто знает и любит русскую поэзию. Этот ее дар — с нами. Но был у нее и еще один талант. Это — удивительное богатство ее устной речи, богатство словесное и интонационное. В споре, в обыденном разговоре она умела выражать свои мысли удивительно точно, просто, естественно - и в то же время многозначительно, с многогранным глубинным подтекстом.

Помню, в 1952 году побывал я у нее в доме на улице Красной конницы. До этого я был у Ахматовой и в Фонтанном доме, и тамошняя ее квартира запомнилась мне каким-то стойким неуютом. Здесь же, на улице Красной конницы, жилье показалось мне более обжитым. И вот когда мы с Александром Ильичем собрались уходить, я, желая сделать хозяйке приятное, указал рукой на потолок комнаты, где по штукатурке вились какие-то незатейливые лепные узоры, и заявил, что это — настоящая петербургская квартира.

— Да, - задумчиво согласилась Анна Андреевна, — ведь когда-то здесь жили петербургские извозчики.

И еще одно мое впечатление — очень значительное — связано с Домом творчества. Однажды в комнату № 36, где я обитал, постучался Гитович и повел меня с третьего этажа на первый к Ахматовой в гости. Здесь, в комнате № 12, Анна Андреевна стала читать нам «Реквием». Сама она читала не все: часть «Реквиема» по ее машинописной рукописи прочел Гитович. Я слушал не шевелясь, но сознание значительности и необыденности происходящего порой затмевали для меня поэтическую силу и значимость самого произведения; к тому же стихи я полнее воспринимаю не слухом, а зрением. Поэтому, когда Александр Ильич закончил чтение, я попросил у Анны Андреевны рукопись и, сидя в кресле, впился в текст глазами (точнее — своим единственным зрячим глазом). Когда прочел — ничего не сказал. Понимал, что тут самые высокие похвалы прозвучали бы банально и никчемно».

Из записок Лидии Чуковской:

«21 декабря 62. Ахматова заговорила о ленинградском «Дне Поэзии». Она очень хвалила стихотворение Шефнера «Невосстановленный дом».

– И вообще Шефнер прелестный поэт, – сказала она».

Когда «Записки» готовились к печати, Чуковская добавила:

«Вадим Сергеевич Шефнер (р. 1914) — поэт, в начале шестидесятых годов он, уже ранее посещавший Ахматову в Ленинграде и в Комарове, стал её соседом по писательскому дому на ул. Ленина, 34. Он бывал у неё, читал ей свои стихи».

Невосстановленный дом

Вибрируют балки над тёмным провалом

И стонут от ве́тра, дрожа.

Осенние капли летят до подвала

Свободно сквозь три этажа.

Осеннего дождика тусклые иглы

Летят сквозь холодную тьму, —

И те, кого бомба в подвале настигла,

Не снятся уже никому.

Сюда, где печалились и веселились,

Где бились людские сердца,

Деревья как робкие дети вселились,