«Эмали» ценой в миллионы
Одна
из самых дорогих русских книг выставлена на аукцион
Александр Викторович Звенигородский—управляющий конторой Императорского
Двора, позднее, при переходе на гражданскую службу, — помощник статс-секретаря Государственного
совета, еще в молодости стал страстным собирателем древностей. К началу 1880-х
годов его коллекция,— а в нее входили рейнские эмали, древняя терракота,
изделия из слоновой кости, скульптура, —была хорошо известна в Санкт-Петербурге и считалась одной из лучших по количеству и
качеству предметов. Но вскоре новое увлечение заставило Александра Викторовича с
ней расстаться. Увлекшись искусством византийской эмали и нуждаясь в капитале,
он продает за 130 тысяч рублей свою «замечательную коллекцию превосходных
вещей» музею Центрального училища технического рисования барона Штиглица. Получив солидную сумму, Звенигородский с головой ушел в «охоту» за эмалями, объездил
Европу и Кавказ, неоднократно посещал Константинополь—столицу легендарной
Византийской империи, и через несколько
лет стал обладателем одной из лучших в
мире коллекций византийских эмалей.
Правда, довольно скоро её происхождение стало обрастать мрачными слухами, а обладателя, бывшего придворного офицера, шепотом
называли скупщиком краденного. В частности, были обнаружены хищения в древних
кавказских монастырях, и в ходе проверки выяснилось, что таинственный «местный
фотограф добился в Грузино-Имеретинской Синодальной конторе разрешения заменять
старинные иконы и утварь новыми, серебряными же. Так он открыл хищнический
поход на монастырские ризницы в Грузии». После подобной «реновации»,
неназванный фотограф отправился прямиком в столицу и продал снятую утварь …
Звенигородскому.
В 1884 году собиратель выставил свою коллекцию в Германии, и она
тотчас же привлекла внимание ученых и
ценителей искусства. Восторженные знатоки принялись настойчиво просить
Звенигородского издать книгу с воспроизведением уникального собрания, и тот, поразмыслив, согласился. Именно этот
издательский проект, работа над которым велась почти десять лет, и обессмертил имя
коллекционера в кругу библиофилов. По совету своего друга, знаменитого
художественного критика Владимира Стасова, он обратился к одному из ведущих отечественных
византистов, главному хранителю Эрмитажа Никодиму Павловичу Кондакову с просьбой
написать текст для предстоящего издания. После некоторых раздумий, ученый «дал
добро», однако, выдвинул одно важное требование: его труд будет описывать всю историю
и технологию византийской эмали, а материал знаменитой коллекции станет
дополнением. Сам Алексей Владимирович
думал в том же направлении, и в ответном письме благодарил Кондакова: «Вы…
отгадали мою мысль, чтобы книга об эмалях не была истолкованием только моих
эмалей, но всего вопроса о византийских эмалях – их происхождения, истории,
значения в истории искусства и т.д». Никодим Павлович, как и подобает
серьезному исследователю с мировым именем, работал над текстом монографии вдумчиво и кропотливо, несколько
лет, ездил в экспедиции в Европу и в Грузию. Его работа получилась блестящей,
и, по словам ученика Никодима Павловича, известного историка Георгия
Вернадского, этот труд — «может быть, лучшее, что написал Кондаков». Но
все-таки, прославились «Византийские
эмали» по другой причине: полиграфическое исполнение монографии затмило в
глазах всех ее научное значение. Книжный шедевр был наречен соотечественниками
«русским чудом», «книгой в княжеском уборе», а дирекция Зальсбургского музея
охарактеризовала «Эмали» как «…издание, которое, как внешне, так и содержанием,
превосходит всё, что до сих пор появилось на свете в этом роде». По мысли
Звенигородского ни один экземпляр не должен был поступить в продажу, а клише
рисунков следовало уничтожить, чтобы сделать невозможным переиздание. На выпуск
«Эмалей» он потратил колоссальную сумму — 130 тысяч рублей (как мы помним, за
столько же Звенигородский продал свою первую коллекцию). Советниками и
кураторами выступили уже упомянутый Владимир
Стасов (позже он напишет книгу об истории создания «Эмалей») и
выдающийся гравер Василий Матэ. В свет вышло 600 экземпляров (по 200 на
русском, французском и немецком языках). Особо поражал переплет из белой
шагрени, украшенный червонным золотом. Хромолитографии готовили во
Франкфурте-на-Майне, бумагу отливали в Страсбурге, переплеты делала знаменитая лейпцигская
фирма «Гюбель и Денк», а русский вариант шрифта, созданного специально для
этого издания, набирали в столичной типографии Михаила Стасюлевича, взяв за
основу шрифты Остромирова Евангелия. Каждый экземпляр был собственноручно
пронумерован издателем и «поднесен» в дар крупнейшим библиотекам, музеям и
самым высоким особам. Так, обладателями уникума стали Парижская Академия наук,
Национальная библиотека в Мадриде, папа римский Лев XIII, эмир бухарский, короли Италии, Швеции,
Румынии, император Австро-Венгрии, и, разумеется, «самодержец всероссийский» Александр III, которому и была посвящена самая роскошная
книга всех времен и народов.
…У этой истории довольно печальный конец. Вложив огромные деньги в
издание, Звенигородский почти разорился и чтобы поправить дела решил, скрипя сердцем, продать свою любимую
коллекцию эмалей. Они были перевезены в Лондон, отданы на экспертизу, в ходе
которой выяснилось, что две трети
коллекции Звенигородского, в частности, эмали, привезенные из Турции, являются
подделкой. Не выдержав таких превратностей судьбы, Александр Викторович вскоре
скончался в курортном немецком Ахене осенью 1903 года.
«Византийские эмали», дело жизни Звенигородского, чрезвычайно
высоко ценятся библиофилами, и каждое появление (крайне редкое!) этого книжного
сокровища на антикварном рынке вызывает ажиотаж. Так, в 2005 году на
аукционе «Гелос» экземпляр «Эмалей» ушел с молотка за рекордные 250 тысяч
долларов. Да и последующие нечастые продажи этого шедевра книгопечатания
колебались вокруг цифры в 200 тысяч долларов.
«Антиквариум» начнет торги с очень демократичного старта —3 млн рублей. Стоит отметить, что выставленный на аукцион экземпляр относится к малой части тиража, содержащей гравированный портрет коллекционера на фронтисписе. Подобные единичные экземпляры предназначались Звенигородским «для друзей и приятелей, и особенно чтимых людей», в число которых входил и Карл Васильевич Струве, в библиотеке которого первоначально находился представленный фолиант.
21.11.2017
Предыдущая новость
Вернутся к списку статей